Wyjątkowy wywiad z Nadieżdą Ptuszkiną specjalnie dla Ruletki!

Jeden z Ruletkowiczów, specjalnie dla Czytelników naszego Koła, przeprowadził wyjątkowy i niezwykle ciekawy wywiad
ze znakomitą i sławną rosyjską pisarką, reżyserką
i scenarzystką – Nadieżdą Ptuszkiną!

Nadieżda Ptuszkina (zdjęcia prywatne autorki, zamieszczone na jej stronie autorskiej)

Nadieżda Ptuszkina to znana w całej Rosji, i nie tylko, pisarka, wystawiająca swoje sztuki w teatrach rosyjskich i zagranicznych. Napisała ponad 20 sztuk, prawie wszystkie z nich są lub były wystawiane na scenach teatralnych, większość została przetłumaczona na języki angielski, japoński, niemiecki.

Pisarka ma niesamowite wyczucie sceny teatralnej i widza. Sztuki Ptuszkiny, z jednej strony, rozśmieszają do łez, z drugiej każą się zastanowić nad uniwersalnymi tematami, takimi jak miłość, samotność, śmierć. Umiejętności pisarskie i wysublimowany język sprawiają, że twórczość Ptuszkiny zaciekawi nawet najbardziej zatwardziałych przeciwników literatury.

Poniżej zamieszczamy wywiad, który mamy nadzieję, będzie poszerzony o kolejne pytania.

Jeśli chcielibyście zadać pytanie Nadieżdie Ptuszkinie, piszcie!

***

Доминика Ольбрих: Героини Ваших в основном пьес обычно несчастливы, имеют плохие отношения или воспоминания, связанные с мужчинами. Почему Вы обычно создаете картину несчастливой, одинокой женщины?

Надежда Птушкина: А бывают ли на свете счастливые женщины вообще? Счастливы бывают маленькие девочки. Девочки-подростки обычно тревожны и трагичны. И это как-то совмещается с надеждами и мечтами. Девушки счастливы в ожидании любви,
в пребывании в любви, в своих надеждах. Взрослая счастливая женщина – это исключение. Для этого надо слишком много условий. Благополучие, неэмоциональность натуры, эгоизм, отсутствие детей, пребывание вне любви, отсутствие ярко выраженных талантов. Счастливы хитрые и самовлюбленные. Реже счастливы умные и ценящие покой.

Мои женщины другие. Они одержимые и страстные. И они «бегуны на длинные дистанции». Если любовь, то на всю жизнь. Если долг, то выполняют они его самоотверженно. Если «крест», то несут его без жалоб. Такие женщины не могут быть счастливы, но они переживают хотя бы один раз за жизнь мгновения такого полного и высокого восторга, которые даны не каждому. Их жизнь можно назвать поэтичной.

Д.О.: Каким изменениям подвергались героини Ваших пьес? Какими, по сравнению с новейшими пьесами, они были раньше?

Н.П.: Если ответить кратко, то пожалуй так: мои ранние героини были верны любви. Любовь для них была абсолютной ценностью. Разочарование в любви означало смерть. Жить было незачем.

Мои нынешние героини верны себе, своим взглядам, своим принципам. И, если любовь предала их, они переносят это с достоинством, и остаются гордыми и прекрасными. Они ждут любви и умеют принять её без жеманства и фальши, без расчёта и мелких страхов.

Д.О.: Ваши пьесы это часто комедии или фарсы с чертами других театральных жанров. Они смешны, хотя чувствуется, что этот смех в роде гоголевского «смеха сквозь слезы». Не боитесь ли Вы, что Ваши читатели придут к выводу, что мир лишен чистой, несложной, «детской» радости?

Н.П.: Я не думаю, что я внушаю именно такую мысль своему читателю и зрителю. У моих героев бывают «несложные чистые радости». Но для подавляющего большинства людей мир, действительно, не состоит из «несложных радостей». И полагать иначе не только глупо, но и опасно. Но, когда я пишу, я не стремлюсь «воспитать» читателя, или привить ему какое-то мировоззрение, или внушить какие-то идеи. Я не ощущаю себя миссионером. Я стремлюсь произвести эмоциональное впечатление «пробудить чувства добрые». И мне хотелось бы, чтобы люди вспомнили, что у большей части человечества есть и порядочность, и гуманизм, и силы. И чтобы люди чаще использовали именно эти стороны, хотя это и непросто. Не бывает наград за порядочность и благородство. Порядочность и благородство – сами по себе уже награда. Не бывает наказаний и возмездий за жестокость и низость. Жестокость и низость сами по себе уже возмездие. Конечно, бывают и в том, и другом правиле несправедливые исключения. И нам неизвестен промысел Божий, исходя из которого нам такие исключения показывают.

Д.О.: Связаны ли герои ваших пьес каким-то образом с Вашим собственным, жизненным опытом? Имеют ли они черты близких Вам людей, Ваши черты характера? В какой степени влияют Ваши отношения с людьми, Ваше восприятие окружающих Вас людей на Ваше творчество?

Н.П.: Связаны, безусловно. Для скульптора – материалы – глина, камень, металл, дерево и другие субстанции. Для философа – метафизический опыт, как личный, так и описанный другими. Для артиста – опыт эмоциональных переживаний. Талант – это способность обобщить личный опыт до такой степени, чтобы он стал важен для как можно большего числа людей. Материал драматурга – это его личный жизненный опыт. Только личный. Чужой опыт невозможен. То есть, чужой опыт полезно исследовать, чтобы выработать к нему личное отношение. Но только вот именно личный опыт и личное отношение к чужому опыту, хоть к живому и актуальному, хоть к историческому, является материалом для драматурга.

Конечно, герои имеют черты близких (и далёких) людей, и черты моего характера (которые вовсе не уникальны). Но… никакие черты характера в пьесах никого не интересуют, если зрители не узнают у героев свои чувства, свои пороки, свои достоинства и слабости. Как это ни парадоксально, но зрителю на сцене интересен только сам зритель. Поэтому, часть таланта драматурга направлена на обобщение человеческих характеров, на гармонию индивидуального и общего. Уникален ли Отелло? Безусловно. Уникальна ли ревность? Нет. Распространена очень сильно. Потрясает ли Отелло своим простодушием, наивностью и доверчивостью, тем, как легко он становится жертвой зла? Конечно! Исключение ли он среди мужчин? Нет, Отелло – правило среди даже современных мужчин. Шекспир был гением драмы и блестящим психологом. Я на факультетах психологии делала бы семинары по Шекспиру. И я стараюсь учиться по пьесам Шекспира.

Д.О.: Откуда берете идеи для Ваших пьес, т.е., какой элемент нашей действительности больше всего сегодня инспирирует современного драматурга? Ежедневные мелочи или крупные общественно-политические события, массовая культура или литературная классика?

Н.П.: Откуда берутся идеи – тайна сия велика есть. Я не знаю. Но идеями я просто захлёбываюсь. Даже десятой их части я реализовать физически не могу успеть. Идеи, как сперматозоиды. Одни оплодотворяют яйцеклетки творчества, и тогда рождаются дети- произведения, дети-пьесы. И вырастают под присмотром до зрелости и необходимости обществу. А другие сперматозоиды-идеи погибают в борьбе за существование. Условия их конкуренции нам неизвестны. И, возможно, это и лучше для нас, что неизвестны.

Д.О.: Каково Ваше мнение насчет современной драматургии вообще? Какие тенденции Вы замечаете? И как Вы эту современную драматургическую/театральную жизнь оцениваете?

Н.П.: Я могу говорить только о российской современной драматургии. Мировую я знаю весьма выборочно.

Российские пьесы я сравнила бы со стульями, на которых невозможно сидеть. Это прекрасные креативные стулья со смелым оригинальным дизайном, это неожиданные стулья, это забавные и милые стулья…

Но… но… но… на них невозможно сидеть. А стулья всё-таки для того, чтобы сидеть. Конечно, кто-то ловкий способен удержаться на таком стуле, и он станет уверять нас, что не надо, чтобы на стуле было удобно – потому, что выживают те, кто приспосабливается к неудобствам. И, возможно, современная драматургия – это такая драматургия далёкого будущего. Она станет актуальной, когда появится множество акробатов способных усидеть на таких «стульях». Такая драматургия презирает своих современников и ничего не хочет делать для их потребностей. Кто тут прав – вопрос философский.

К сожалению, чтобы понять, чего стоил драматург По-настоящим ценам, драматург должен умереть. Ценность драматургов и художников определяется только после их смерти. Если ты хочешь быть драматургом, ты должен отдать себе отчёт в такой судьбе
и принять её.

Что касается меня лично, то я до боли, до слёз, до восторга ценю людей, с которыми живу в одно время. И пишу для них. Я делаю «стулья», на которые хочется присесть по дороге жизни.

Д.О.: Которая из Ваших пьес близка Вам больше всех?

Н.П.: «Князь и Хозяйка», которая никогда не была поставлена. И я жалею эту пьесу, как мать жалеет своё дитя, к которому относятся несправедливо. Это не значит, что мать права. Но чувства её понять легко.

Д.О.: Как Вы чувствуете как женщина-автор, сценарист, режиссер? И каково отношение других к Вам как к женщине-специалисту по театру? Как вы реагируете на мнение, что женщины пишут женственную литературу «от сердца» и поэтому она на невысоком художественном уровне?

Н.П.: Я много читала дневников и писем, как мужчин-авторов, так и женщин. И не вижу особой разницы в чувствах.

Об отношении ко мне д р у г и х, думаю, надо спросить у этих других. Мне всё равно. Потому что я не в силах изменить то, что в мире есть дураки и серость.

Д.О.: Вы чувствуете себя как мастера театра? Откуда у Вас такое чутье театра? Ведь каждая из Ваших пьес замечательно построена с точки «зрения» сцены.

Н.П.: Нет, у меня нет чувства, что я мастер театра. Каждая новая пьеса – это новое испытание, это учёба, это мучения, перепады настроения, неизвестность. Единственное преимущество драматургического опыта в том, что ты уже написал много успешных пьес. И тебе легче поверить, что и та пьеса, которую ты сейчас пишешь, тоже может быть, получится.

Чутьё театра? Во-первых, лучшее режиссёрское образование, которое мог предоставить Советский Союз в период расцвета театра. Я училась у Георгия Товстоногова
в Ленинградском театральном институте и у Олега Ефремова в Школе-студии при МХАТ. Во-вторых, я работала (и продолжаю работать) режиссёром. А, в-третьих, я всегда учусь. Собственно, образ моей театральной жизни – это непрерывное ученичество.

Д.О.: Вы считаете, что литература должна воспитывать людей, стремиться быть правильной с нравственной точки зрения, или достаточно, если она будет только развлекать?

Н.П.: Развлекать – это великое дело, воспитывать – благородное намерение. Но всё это может быть только средством ради главной задачи писателя – ставить перед людьми самые важные вопросы бытия, чтобы человечество не забывало эти вопросы и не прекращало попыток найти ответы на них. Ответы эти найдены быть не могут. Но люди остаются людьми, только пока продолжают поиск этих ответов. Ну, например, как – зло не может быть побеждено никогда. Но, если люди перестанут бороться со злом, сопротивляться злу или, хотя бы просто не участвовать в нём, они деградируют.